Здесь всё питает вдохновенье:

Простые нравы праотцов,

Святая к родине любовь

И праздной роскоши презренье.

Всё, всё — и вид полей, и вид священных вод,

Туманной древности и бардам современных,

Для чувств и мыслей дерзновенных

И силу новую, и крылья придает.

Свободны, горды, полудики,

Природы верные жрецы,

Тевтонски пели здесь певцы .

И смолкли их волшебны лики.

Ты сам, родитель вод, свидетель всех времен,

Ты сам, до наших дней спокойный, величавый,

С падением народной славы,

Склонил чело, увы! познал и стыд и плен .

Давно ли брег твой под орлами

Аттилы нового стенал

И ты уныло протекал

Между враждебными полками?

Давно ли земледел вдоль красных берегов,

Средь виноградников заветных и священных,

Полки встречал иноплеменных

И ненавистный взор зареинских сынов?

Давно ль они, кичася, пили

Вино из синих хрусталей

И кони их среди полей

И зрелых нив твоих бродили?

И час судьбы настал! Мы здесь, сыны снегов,

Под знаменем Москвы с свободой и с громами!

Стеклись с морей, покрытых льдами,

От струй полуденных, от Каспия валов,

От волн Улеи и Байкала,

От Волги, Дона и Днепра,

От града нашего Петра,

С вершин Кавказа и Урала!

Стеклись, нагрянули за честь своих граждан,

За честь твердынь, и сел, и нив опустошенных,

И берегов благословенных,

Где расцвело в тиши блаженство россиян,

Где ангел мирный, светозарный

Для стран полуночи рожден

И провиденьем обречен

Царю, отчизне благодарной.

Мы здесь, о Реин, здесь! ты видишь блеск мечей!

Ты слышишь шум полков и новых коней ржанье,

«Ура» победы и взыванье

Идущих, скачущих к тебе богатырей.

Взвивая к небу прах летучий,

По трупам вражеским летят

И вот — коней лихих поят,

Кругом заставя дол зыбучий.

Какой чудесный пир для слуха и очей!

Здесь пушек светла медь сияет за конями,

И ружья длинными рядами,

И стяги древние средь копий и мечей.

Там шлемы воев оперенны,

Тяжелой конницы строи

И легких всадников рои —

В текучей влаге отраженны!

Там слышен стук секир — и пал угрюмый лес!

Костры над Реином дымятся и пылают!

И чаши радости сверкают,

И клики воинов восходят до небес!

Там ратник ратника объемлет;

Там точит пеший штык стальной;

И конный грозною рукой

Крылатый дротик свой колеблет.

Там всадник, опершись на светлу сталь копья,

Задумчив и один, на береге высоком

Стоит и жадным ловит оком

Реки излучистой последние края.

Быть может, он воспоминает

Реку своих родимых мест —

И на груди свой медный крест

Невольно к сердцу прижимает .

Но там готовится, по манию вождей,

Бескровный жертвенник средь гибельных трофеев,

И богу сильных Маккавеев

Коленопреклонен служитель алтарей:

Его, шумя, приосеняет

Знамен отчизны грозный лес;

И солнце юное с небес

Алтарь сияньем осыпает.

Все крики бранные умолкли, и в рядах

Благоговение внезапу воцарилось,

Оружье долу преклонилось,

И вождь, и ратники чело склонили в прах:

Поют владыке вышней силы,

Тебе, подателю побед,

Тебе, незаходимый свет!

Дымятся мирные кадилы.

И се подвигнулись — валит за строем строй!

Как море шумное, волнуется всё войско;

И эхо вторит крик геройской,

Досель неслышанный, о Реин, над тобой!

Твой стонет брег гостеприимный,

И мост под воями дрожит!

И враг, завидя их, бежит,

От глаз в дали теряясь дымной!

1816 — февраль 1817

Переход через Рейн . Впервые — «Русский вестник», 1817, № 5 и 6, прибавление к «Отечественным ведомостям», стр. 38—45. Печ. по «Опытам», стр. 231—241. Батюшков участвовал в переходе русских войск через Рейн (2 января 1814 г.), в результате которого они вступили во Францию. В письме к Гнедичу от января 1814 г. уже отражены настроения, воплотившиеся в этом стихотворении (см. Соч., т. 3, стр. 246). Дата под заглавием обозначает не время сочинения, а год перехода через Рейн. Датируется по письмам к Гнедичу от конца февраля — начала марта и к Вяземскому от 4 марта 1817 г. (там же, стр. 422 и 428). Пушкин заметил о «Переходе через Рейн» на полях «Опытов»: «Лучшее стихотворение поэта — сильнейшее и более всех обдуманное» (П, т. 12, стр. 283).