Здесь жертвы страшные свершалися Одену,
Здесь кровью пленников багрились алтари .
Но в нравах я нашел большую перемену:
Теперь полночные цари
Курят табак и гложут сухари,
Газету готскую читают
И, сидя под окном с супругами, зевают.
Эта земля не пленительна. Сладости Капуи иль Парижа здесь неизвестны. В ней нет ничего приятного, кроме живописных гор и воспоминаний.
Он отвечал мне на грубом английском языке — Капитан, которому Батюшков на корабле прочитал по-итальянски отрывок из 24-й строфы 15-й песни «Освобожденного Иерусалима» Тассо. — Ред .
Из письма к Д. П. Северину от 19 июня 1814 г . Впервые — «Северные цветы на 1827 г.». СПб., 1827, стр. 44—48. Первый стихотворный отрывок связан с эпизодом переезда Батюшкова на корабле из Англии в Швецию после заграничного похода русской армии.
Северин Дмитрий Петрович (1792—1865) — дипломат и поэт-дилетант, примыкавший к карамзинистам и впоследствии ставший членом «Арзамаса».
Любовник Элеоноры — Т. Тассо, см. стр. 312. Во втором стихотворном отрывке из письма к Северину, относящемся ко времени проезда Батюшкова через Швецию в 1814 г., иронически сопоставляется героика исторического прошлого этой страны (ср. элегию Батюшкова «На развалинах замка в Швеции», написанную в том же 1814 г.) с ее современным, непривлекательным для поэта буржуазно-обывательским бытом.
Из письма к Вяземскому П. А. от февраля 1816 г.
("То думал видеть в нем героя .")
Вчера поутру, читая «La Gaule poétique», («Поэтическая Галлия» (франц.). — Ред .)я вздумал идти в атаку на Гаральда Смелого, то есть перевел стихов с двадцать, но так разгорячился, что нога заболела. Пар поэтический исчез, и я в моем герое нашел маленькую перемену. Когда читал подвиги скандинава,
То думал видеть в нем героя
В великолепном шишаке,
С булатной саблею в руке
И в латах древнего покроя.
Я думал: в пламенных очах
Сиять должно души спокойство,
В высокой поступи — геройство
И убежденье на устах.
Но, закрыв книгу, я увидел совершенно противное. Прекрасный идеал исчез,
и предо мной
Явился вдруг . чухна простой:
До плеч висящий волос
И грубый голос,
И весь герой — чухна чухной.
Этого мало преображения. Герой начал действовать: ходить, и есть, и пить. Кушал необыкновенно поэтическим образом:
Он начал драть ногтями
Кусок баранины сырой,
Глотал ее, как зверь лесной,
И утирался волосами.
Я не говорил ни слова. У всякого свой обычай. Гомеровы герои и наши калмыки то же делали на биваках. Но вот что меня вывело из терпения: перед чухонцем стоял череп убитого врага, окованный серебром, и бадья с вином. Представь себе, что он сделал!
Он череп ухватил кровавыми перстами,
Налил в него вина
И всё хлестнул до дна .
Не шевельнув устами.
Я проснулся и дал себе честное слово никогда не воспевать таких уродов и тебе не советую.
Из письма к П. А. Вяземскому от февраля 1816 г . Впервые — Соч., т. 3, стр. 371—372. Отрывок рисует творческую работу Батюшкова над «Песнью Гаральда Смелого» и показывает, что во время этой работы реальные представления о варварском быте древних народов иногда заслоняли скандинавскую героику. О книге «La Gaule poétique» («Поэтическая Галлия») см. примеч. к «Песне Гаральда Смелого», стр. 306.
Из письма к Пушкину В. Л. от первой половины марта 1817 г.
("И как, скажите, не любить .")
Письмо начинается благодарностию за дружество твое; оно у меня все в сердце —
И как, скажите, не любить
Того, кто нас любить умеет,
Для дружества лишь хочет жить
И языком богов до старости владеет!
Из письма к В. Л. Пушкину от первой половины марта 1817 г . Впервые — «Московский телеграф», 1827, № 3, стр. 91.
Из письма к Оленину А. П. от 4 июня 1817 г.
(" .который без педантства .")
.Наконец у нас президент в Академии художеств, президент,
который без педантства,