«Тебе он обречен, о бог, властитель брани,

Всегда и всюду твой!

А ты, мой сын, клянись мечом своих отцов

И Гелы клятвою кровавой

На западных струях быть ужасом врагов

Иль пасть, как предки пали, с славой!»

И пылкий юноша меч прадедов лобзал

И к персям прижимал родительские длани,

И в радости, как конь при звуке новой брани,

Кипел и трепетал.

Война, война врагам отеческой земли! —

Суда наутро восшумели.

Запенились моря, и быстры корабли

На крыльях бури полетели!

В долинах Нейстрии раздался браней гром,

Туманный Альбион из края в край пылает,

И Гела день и ночь в Валкалу провождает

Погибших бледный сонм.

Ах, юноша! спеши к отеческим брегам,

Назад лети с добычей бранной;

Уж веет кроткий ветр вослед твоим судам,

Герой, победою избранный!

Уж скальды пиршество готовят на холмах.

Зри: дубы в пламени, в сосудах мед сверкает,

И вестник радости отцам провозглашает

Победы на морях.

Здесь, в мирной пристани, с денницей золотой

Тебя невеста ожидает,

К тебе, о юноша, слезами и мольбой

Богов на милость преклоняет .

Но вот в тумане там, как стая лебедей,

Белеют корабли, несомые волнами;

О, вей, попутный ветр, вей тихими устами

В ветрила кораблей!

Суда у берегов, на них уже герой

С добычей жен иноплеменных;

К нему спешит отец с невестою младой

И лики скальдов вдохновенных.

Красавица стоит, безмолвствуя, в слезах,

Едва на жениха взглянуть украдкой смеет,

Потупя ясный взор, краснеет и бледнеет,

Как месяц в небесах .

И там, где камней ряд, седым одетый мхом,

Помост обрушенный являет,

Повременно сова в безмолвии ночном

Пустыню криком оглашает, —

Там чаши радости стучали по столам,

Там храбрые кругом с друзьями ликовали,

Там скальды пели брань, и персты их летали

По пламенным струнам.

Там пели звук мечей и свист пернатых стрел,

И треск щитов, и гром ударов,

Кипящу брань среди опустошенных сел

И грады в зареве пожаров;

Там старцы жадный слух склоняли к песне сей,

Сосуды полные в десницах их дрожали,

И гордые сердца с восторгом вспоминали

О славе юных дней.

Но всё покрыто здесь угрюмой ночи мглой,

Всё время в прах преобратило!

Где прежде скальд гремел на арфе золотой,

Там ветер свищет лишь уныло!

Где храбрый ликовал с дружиною своей,

Где жертвовал вином отцу и богу брани,

Там дремлют, притаясь, две трепетные лани

До утренних лучей.

Где ж вы, о сильные, вы, галлов бич и страх,

Земель полнощных исполины,

Роальда спутники, на бренных челноках

Протекши дальные пучины?

Где вы, отважные толпы богатырей,

Вы, дикие сыны и брани и свободы,

Возникшие в снегах, средь ужасов природы,

Средь копий, средь мечей?

Погибли сильные! Но странник в сих местах

Не тщетно камни вопрошает

И руны тайные, преданья на скалах

Угрюмой древности, читает.

Оратай ближних сел, склонясь на посох свой,

Гласит ему: «Смотри, о сын иноплеменный,

Здесь тлеют праотцов останки драгоценны:

Почти их гроб святой!»

Июнь или июль 1814

На развалинах замка в Швеции . Впервые — ПРП, ч. 2, стр. 217—223. С исправлениями — ССП, ч. 5, стр. 124—126. Печ. по «Опытам», стр. 11—18, с учетом правки ст. 54 и 107, сделанной Батюшковым при подготовке нового издания книги. Некоторые черты элегии навеяны стихотворением немецкого поэта Фридриха Маттисона (1761—1831) «Elegie in den Ruinen eines Bergschlosses». Белинский, называя элегию «превосходной», писал: «Как все в ней выдержано, полно, окончено! Какой роскошный и, вместе с тем, упругий, крепкий стих!» (Б, т. 7, стр. 249).

Хлябь — простор, бездна.

Нейстрия — западная часть средневекового государства франков.

Дубы в пламени. Речь идет об обычае северных народов зажигать дубы во время празднеств.

Лики — здесь: толпы, сонмы.

Руны — древнейшие скандинавские письмена.

<Хор жен воинов из "Сцен четырех возрастов">