1.1. Христианское понимание личности
Введенное великими Каппадокийцами: свт. Василием Великим, свт. Григорием Богословом и свт. Григорием Нисским понятие, которое в христианстве принято обозначать словом «личность», в значительной степени было чуждо античному мировоззрению[1]. Так, в греческом языке не было эквивалента понятию «личность». Сходным значением обладали два слова: ύπόστασις и πρόσωπον. Yπόστασις (ипостась) на разговорном языке обозначало все, что обладает действительным, но совсем не обязательно одушевленным, существова-нием. Пρόσωπον (лицо) могло обозначать как какого–то отдельного человека, так и роль актера, маску[2].
Первой вехой на пути становления понятия «личность» в христианстве явились т.н. триадологические споры, в которых была сделана попытка осмыслить и, что немаловажно, именно понятийно зафиксировать одновременно единство и троичность Бога. В богословском языке того времени фактически не хватало терминов, позволяющих точно выразить, в каком смысле Бог един и в каком – троичен. В знаменитом послании, своего рода догматическом вероопределении, «Письмо 38. К Григорию, брату» свт. Василий Великий (ряд современных западных патрологов, например, R. Hübner и кардинал Christoph Schönborn, считают автором трактата «О различении ούσία и ύπόστασις» свт. Григория Нисского) формулирует различие между сущностью и ипостасью, как отличие общего и частного[3].
В свете предложенного святым отцом различения – в Боге одна сущность, но три Ипостаси. Ипостась есть уникальная и неповторимая единичность.
Логика отнесения сказанного в священных текстах о Боге либо к Божественной сущности, либо к одной из Ипостасей Пресвятой Троицы позволяет наполнить понятия «сущность» и «ипостась» новым содержанием. В частности, Священное Писание говорит не только и не столько об особенностях Ипостасей Пресвятой Троицы, сколько о «личностном» бытии Ипостасей: Отец любит Сына (Ин. 3: 35), Сын воплощается и живет человеческой жизнью (Ин. 1: 14), Святой Дух наставляет людей «на всsку и4стину» и прославляет Сына (Ин. 16: 13, 14). Более подробно личностная тема «Отец и Сын» на примере рассмотрения первых десяти глав Евангелия от Иоанна приведена нами в прил. 1.
Это новое наполнение понятия «ипостась» мы находим и у свт. Григория Богослова. Христиане, в отличие от всевозможных еретиков, пишет свт. Григорий, поклоняются Единому Богу: « . в трех Личностях: разумных, совершенных, самостоятельных, и раздельных по числу, но не по Божеству»[4]. Таким образом, каждая Ипостась Пресвятой Троицы есть разумно, совершенно и самостоятельно существующая единичность.
Богословский язык того времени постепенно усваивает терминологию великих Каппадокийцев, и теперь термины «лицо» – πρόσωπον и «ипостась» – ύπόστασις начинают указывать на личное бытие; их употребление не смешивается с другой группой терминов: «сущность», «существо» – ούσία и «естество», «природа» – φύσις, обозначающих видовое понятие, характеризующееся совокупностью существенных черт, присущих особям данного вида.
Несмотря на то, что различение личности и природы действительно лежит в основании христианской антропологии[5], в описываемый здесь период развития богословской мысли эти термины применялись, прежде всего, при изложении учения о Пресвятой Троице, а не о человеке. Потребовалось около столетия, чтобы понятия «ипостась» и «природа» были окончательно перенесены в хрис-тологию и антропологию и стали именно теми терминами, которыми точно и ясно выражается православное учение о Боговоплощении.
II Вселенский Собор в целом поставил точку в триадологических спорах, и на первый план вышли христологические вопросы. Поворотным событием в христологических спорах стал IV Вселенский Собор. В Халкидонском определении – оросе использовалось понятие «единосущие», ранее употреблявшееся в триадологии, в формулировке учения о Боговоплощении: «Итак, последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедывать одного и того же Сына, Господа нашего Иисуса Христа, совершенного в божестве и совершенного в человечестве, истинно Бога и истинно человека, того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по божеству, и того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха . одного и того же Христа, Сына, Господа, единородного, в двух естествах неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, – так, что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо и одну Ипостась, – не на два Лица рассекаемого или разделяемого, но одного и того же Сына и единородного, Бога Слова, Господа Иисуса Христа .»[6].